Мне милый Боже дай терпенья!
Направь и сбереги в дороге.
И пусть найдут отдохновенье
Судьбой натруженные ноги.
Ты помогал мне часто-часто.
И разум сберегал в пучине,
Когда оторванный от счастья,
Я дрейфовал — один,
На льдине!
Когда всё было —
Только ПРОТИВ,
Сквозь силы научил смеяться
Ведь ты стоял всегда напротив.
Меня учил ты улыбаться…
О. Томило

— Как можно привыкнуть к боли? — Сэм изнурённо вздохнул, затем продолжил. – Боль можно даже полюбить. Боль, будто женщина, чем больше её любишь, тем сильнее она тебя терзает. Ты словно попадаешь в замкнутый круг, в котором всякое твоё действие, возвращает каждый раз к началу. Ему не важно, выберешь ты путь вперёд, или сдашься, повернув назад – итог всегда будет один. Вернувшись в точку, где страдание опять наберёт свою силу, она заставит тебя кружить по замкнутому кругу. Оставив за тобой право выбирать лишь скорость этого кружения.

Он зажмурился. Затем, приоткрыв глаза, посмотрел куда-то вдаль, словно пытаясь нечто понять.

-У Вас есть закурить? Я не курил целую вечность. Когда столько времени приходится путешествовать, то невольно учишься ценить те вещи, которые в прошлой жизни, казались чем-то обыденным.

Рамона укоризненно взглянула на путешественника:

— Курение убивает. Вы знаете об этом?

— Действительно, как я мог это забыть, — оживился Сэм. – Пожалуй, это то, что мне нужно. Так есть ли в вашем мире хороший табак?

Рамона улыбнулась, затем привстала и позвала прислугу. В зал вошли два лакея. Она быстро шепнула одному что-то на ухо, затем вернулась в кресло. Первый лакей вышел, а второй остался стоять поодаль Сэма. Через некоторое время первый вернулся, неся в руках огромную красноватую шкатулку удивительной работы. Разобрать из чего была сделана шкатулка, Сэм не мог, но он оценил её изящество и мастерство создателя.

— Вы абсолютно уверены, что желаете этого? Насколько я поняла из Вашего рассказа, Вам не всегда известно, как долго придётся пробыть в том или ином месте? – вопрошала хозяйка дома. Сэм, утвердительно кивнул:

— Более всего на свете, сударыня, я желаю сейчас закурить.

Дама подняла взгляд на лакея, и он поднёс шкатулку ближе к гостю, приоткрыв её. Сэм взял одну из нескольких сигар, лежащих внутри. Слегка размяв, он поднёс сигару к лицу и, с жадностью вдохнув аромат, ненадолго зажмурился от наслаждения. Аккуратно срезав край сигары, он поднёс к ней зажигалку и медленно разжёг. Затем взяв сигару в рот, продолжая раскуривать, он придержал под кончиком сигары огонёк пламени, вырывавшийся из зажигалки. Чуть наклонившись вперёд, он вынул сигару изо рта, внимательно осмотрел её — равномерно ли она разожглась и тут же, для полной уверенности, он подул на разожжённый край. Потом, уже с полным удовлетворением, развалившись в кресле насладился пьянящим тяжёлым ароматом.

Рамона с интересом наблюдала, не мешая гостю. Ей доставляло удовольствие созерцать его красивые движения. Улыбнувшись, она продолжила разговор:

— Вы удивительно ловко умеете обращаться с регалиями. Но это был аванс, не обольщайтесь. В этот раз, я полагаю, Ваш путь будет более предсказуемым.

— Вы хотите сказать мне, что в этот раз мне будет позволено узнать о том, куда меня забросит Дыра? – посмотрев вальяжным взглядом спросил путешественник.

— Не совсем так. Даже совсем не так, я бы сказала. Однако, у Вас там ещё будет возможность насладится любимыми сигарами. Ну и разумеется хорошим кофе.

Сэм очнулся от дикой головной боли, в какой-то постели. Рядом сидел доктор, поодаль стоял вчерашний лакей, и женщина преклонных лет, со скорбным лицом. Сфокусировав зрение, он присмотрелся. Да, точно, мужчина, стоявший рядом с этой женщиной, был тем самым лакеем, который накануне находился рядом с Рамоной. На этот раз, одет он был в обычную белую рубашку и классические, слегка зауженные, брюки. Только выправка напоминала о том, что ранее он мог служить при знатном доме.

Доктор ещё раз взглянул на Сэма, а затем на прибор в своей руке, и по-доброму пробурчал:

— Ну и напугали Вы нас батенька. Давненько Вас так не заносило на виражах. Я уж думал, что все. Тю-тю.

— Я гонщик? – удивляясь своему новому голосу спросил Сэм.

Доктор недоуменно поднял брови, затем лицо его преобразилось от смеха, но он сдержанно ответил:

— Ещё тот гонщик, Антон Андреевич! Ещё тот! Вы у нас гонщик по жизни. Уж сколько я перевидал гонщиков, но с Вами, пожалуй, сравниться мог только Джим Кларк.

— Спасибо, доктор, — перебила его дама, не дав закончить. И тут же обратилась к Сэму. – Когда ты уже угомонишься Тони? Все твои обещания пустой звук! Я устала. Я ужасно устала, Тони. Каждый раз, как только ты выходишь из дома, я молюсь о том, чтобы ничего не случилось. И каждый раз одно и тоже! Когда же ты осознаешь, что жизнь всего одна?

— О! Мадам, уж я-то как раз осознаю смысл жизни гораздо сильнее, чем Вы могли бы представить, — невесело усмехнулся Сэм. Но продолжить дама ему не дала.

— Я не мадам, а твоя мать! Не смей разговаривать со мной столь язвительным тоном! Отныне ты ни шагу не сделаешь из дому один. Алекс будет сопровождать тебя повсюду. И если понадобится, даже в уборную. Я устала от всех твоих безумных поступков, — и она резко развернулась к двери. Затем, обращаясь к мужчине, которого Сэм видел лакеем на том памятном приёме, продолжила:

– Пойдёмте со мной, Алекс. Надеюсь, и доктор скоро присоединится к нам за чашечкой кофе. Тебя, Тони, я тоже жду.

Оставшись наедине с доктором, Сэм устало вздохнул, а затем спросил:

— Какой сейчас год-то?

— Тысяча девятьсот шестьдесят восьмой, батенька, — и, приподнимаясь со стула, видимо уже самому себе, повторил:

Тысяча девятьсот шестьдесят восьмой, — потом, вспомнив ещё что-то, продолжил, обращаясь к Сэму. – И не пугайте так, пожалуйста, Елизавету Прокопьевну — она уже не в том возрасте, чтобы так волноваться. Ваши беспамятства доводят её до отчаяния, ведь она чудесная женщина. Чудесная! Всего Вам доброго, Антон Андреевич! Всегда буду рад видеть Вас в добром здравии. Вы удивительный человек. Удивительный!

Доктор вышел. Оставшись один, Сэм решил осмотреться. Самое главное, он чувствовал, что это был его мир. Остальное уже не так беспокоило. Да, время другое, и он не в собственном теле. Но где теперь тлеет его собственное тело он не знает, вероятно оно уже давно развеялось пылью и разнесено ветрами. Сэм присел на кровати. Комната была небольшой: у окна стоял письменный стол, по-видимому антикварный, обычная кровать, да напротив её шкаф, с огромным зеркалом во весь рост. Попытавшись встать, Сэм резко ощутил боль в левой ноге. От неожиданности он взвыл. Взглянув на себя, он увидел выступившую кровь на набедренной повязке и, от появившегося чувства тошноты, рухнул обратно на кровать.

Дверь приоткрылась и показался Алекс.

— Вам нужна помощь, Антон Андреевич? – услужливо произнёс он. – Может Вам кофе сюда принести?

— Вы и здесь лакеем работаете? – зло спросил Сэм.

Алекс сделал пару шагов внутрь комнаты и непринуждённо продолжил, словно не расслышал вопрос Сэма.

— Каждый раз, когда это происходит с Вами, мне приходится напоминать о том, что доктор рекомендовал Вам вести дневники. Это помогает. Но каждый раз Вы упорно отказываетесь. Подумайте о том, насколько Вам самому было бы легче после таких приступов. Но Вы не слушаете, ни его, ни меня, ни Елизавету Прокопьевну.

— Для чего Вы здесь? – перебил его Сэм.

— В каком смысле? – удивлённо спросил Алекс.

— В прямом. Я видел Вас тогда у Рамоны.

— Опять двадцать пять! Антон Андреевич, успокойтесь, отдохните. Может быть постараетесь сами все вспомнить. Сейчас Ваше воображение играет с Вами. Мы ведь знакомы уже не первый год. Отдохните пока, если я понадоблюсь — зовите. Может быть Вам все-таки принести кофе?

Сэм отмахнулся. Затем оживившись, попросил:

— Не могли бы Вы помочь мне подойти к зеркалу.

Алекс молча кивнул, подошёл и поддержал Сэма. Превозмогая режущую боль, Сэм сделал два шага. В зеркале перед ним возник образ здоровенного, крепкого мужика. Такого полярника, с обветренным загорелым лицом, глубокими морщинками вокруг умных глаз. Украшением мужского образа были серебристо-рыжая борода и косая сажень в плечах. Но определить возраст этого красавца было сложно. Здоровенная фигура говорила о том, что он ещё достаточно молод и готов к приключениям, но испещрённые морщинками глаза и серебристая шевелюра указывали на достаточный опыт. Последняя надежда на сходство с собой у Сэма была утрачена. Он, из-за навалившейся на него усталости, упал на кровать и зажмурился. Дыра как всегда была непредсказуема.

Дождавшись, когда Елизавета Прокопьевна с гостями допьют кофе и попрощаются с доктором, Сэм позвал Алекса и постарался расспросить о своём прошлом. Но ничего особенного он не услышал. Родился, учился, женился. Уехал в длительную командировку, жена не дождалась. Вот тогда с ним и произошло то, что до сих пор не могут понять. Начались непредсказуемые срывы. И после каждого из них — страхи и беспамятство. Доктора ничем помочь не могут, говорят, что все это результаты стресса. Только время и любовь близких способны вернуть его в нормальное состояние. Илья Львович, тот самый доктор, рекомендовал начать писать о том, что происходит с сознанием. И это вроде как начало помогать.

— И что? – перебил его Сэм. – Я что-то пишу?

— В том то и дело, что да. Я и сам видел неоднократно. Строчите как сумасшедший! Однако, прочитав, Вы их уничтожаете, Антон Андреевич. Затем успокаиваетесь на какое-то время, и при малейшем напоминании о чем то, снова впадаете в беспамятство. Причём, каждый раз по-разному. Вот также произошло и в последний раз. Никто до сих пор не знает, что случилось с Вами накануне, на самом деле. Вы схватили очередную рукопись и куда-то умчались в ночь. Наутро Вас нашли на другом краю города с осколком стекла в ноге. Вы куда-то бежали в горячке, кому-то что-то пытались доказать. Милиционеру пришлось Вас хорошенько приголубить, прежде чем Вы успокоились. До сих пор не знаю, как этот доходяга умудрился утихомирить Вас.

Сэм внимательно слушал, пытаясь осознать, как все эти события могут быть связаны с Дырой. То ли мозг дурачит его, то ли он уже умер? Может это в загробной жизни воображение так играет с человеком, за то, что отняло у него жизнь настоящую? Он ещё раз внимательно взглянул на Алекса. Сомнений быть не могло – в доме Рамонды был он. А то, что Рамонда настоящая, Сэм никак не сомневался. Их встреча не плод воспалённого воображения его Сэма. А сам Сэм тем более не может быть выдумкой какого-то Антона Андреевича. Который по возрасту, хоть и выглядит в зеркале гораздо старше самого Сэма, но родился лет на двадцать позже. Это точно. Выбора у него не было, приходилось полагаться на обстоятельства. В одном Дыра была права, кофе тут есть предостаточно, возможно найдутся и сигары.

Из коридора выглянула Елизавета Прокопьевна.

— Вот Вы где прячетесь, Алекс, а я уже заскучала. Как тут наш герой, все продолжает разыгрывать беспамятство? – она перевела взгляд на сына. – Тони, милый! Давай поскорее закончим этот спектакль и вернёмся к нормальной жизни. Я так устала от всего этого и хочу отдохнуть. Я не могу жить в вечном страхе и напряжении. Постарайся вспомнить, если ты действительно ничего не помнишь. Неужели ты даже меня не помнишь?

Сэм пристально смотрел на женщину и молчал. «Сказать о том, что происходит на самом деле — это верный способ загреметь в психушку. Притвориться вспомнившим? Но как это сделать, когда он ничего не знает о «милом Томи», а окружающие не проливают свет на обстоятельства. Необходимо было понять, как долго Дыра продержит его в этом месте. Помня свои прошлые воплощения, он осознавал, что незаметным его уход для «милого Томи» не пройдёт. А жаль будет пожилую мать — вероятно она действительно любит сына. Однако, следует учесть, что в этот раз Дыра послала за ним надсмотрщика. А ведь надсмотрщик не изменил свой облик! Возможно, это новая игра, и, может быть, даже последняя.»

— Поднявшись однажды, уже не боишься подняться вновь, — сказал Сэм.

– Алекс, помогите мне ещё раз, я бы хотел присесть за письменный стол. Возможно, что я что-то вспомню сам. И не беспокойтесь, оставьте меня одного. Если мне понадобится ещё помощь, я позову.

Добру однажды не везло.
И вот, смекнув, в чем дело,
Добро подделалось под зло
И, в общем, преуспело.
А зло — давно бы знать пора —
Не устыдясь нимало,
Всегда от имени добра
Дела свои справляло.
Неразбериха тут пошла
Исчезли все отличья.
Добро идет в обличье зла,
А зло — в другом обличье.
И, чтоб распутать все дела,
Сказало зло устало:
«На свете нет добра и зла».
Но это зло сказало!
Василий Казанцев.

Когда все вышли, Сэм прислушался. Убедившись, что голоса уходивших стихли, он лихорадочно обыскал ящики стола. Один ящик был заперт. В остальных лежали стопки чистой белой бумаги, предназначенные для печатной машинки. Сама красавица-машинка, стояла на столе. На её пластине красовалась надпись золотыми буквами «Ундервудъ». Он нежно притронулся к холодному металлу — она явно была из времён молодости Сэма. Ещё раз осмотрев все ящики, и не найдя ничего интересного, за исключением письменных принадлежностей, он поискал ключ от запертого ящика, но безуспешно.

Через силу, прихрамывая и превозмогая боль, он подошёл к двери и крикнул:

— Кто-нибудь знает, где лежат ключи от ящика письменного стола?

— Поищи у себя в кармане пиджака, — ответила мать. – Ты же никогда с ними на расстаёшься.

Сэм вернулся, открыл шкаф и, в первом же пиджаке, обнаружил заветный ключ. Интрига настолько захватила его, что он уже не ощущал тревожащей боли, и быстро доковылял до письменного стола. Усевшись поудобнее он вставил ключ и провернул его. Замок щёлкнул и открылся. Внутри ящика не было ничего, кроме той самой шкатулки, которая была у Рамоны. Сэм открыл её, и увидел, что одной сигары не хватает.

Утром следующего дня, пока в доме было ещё тихо, Сэм решил осмотреться. Боль в ноге немного поутихла, хотя и не давала свободы действия. Тяжёлой поступью, стараясь никого не будить, он спустился по старой деревянной лестнице, прошёл через светлую большую комнату, и вышел наружу. Свежий влажный воздух пахнул ему в лицо. Вокруг был лёгкий туман, и улица была пуста. Он обернулся и посмотрел на дом. На фасаде красовалась табличка с надписью: пер. Малый Садовый, дом 17. Выйдя за калитку, и оказавшись в небольшом переулке, он посмотрел по сторонам. Неподалёку виднелся перекрёсток, к которому Сэм и направился. Немного пройдя вдоль пустой дороги он увидел впереди трамвайную остановку. Какая-то располневшая женщина с бидончиком ожидала трамвай, и каждую минуту выглядывала на дорогу. Сэм остановился из любопытства и посмотрел на неё. Затем подумал, что тоже не прочь прокатиться, и стал дожидаться трамвая.

В вагоне было пусто. Кондуктор попросил оплату за проезд, и Сэм, нащупав в кармане мелочь, предложил ему самому выбрать необходимую для оплаты сумму. Кондуктор проворчал, но взял три копейки. Сэм уселся у окна и с интересом наблюдал за домами, поливальными машинами, стоящими на перекрёстках милиционерами-регулировщиками, редкими утренними прохожими, спешащими по своим делам. Трамвай в очередной раз остановился, кондуктор объявил конечную остановку, и сообщил, что далее трамвай идёт в парк.

Выйдя из вагона, Сэм пошёл прямо по единственной улице, которая была за трамвайной остановкой. Перед ним мелькали витрины маленьких магазинчиков. У одного из такого, за стеклом, он заметил женщину, расставляющую что-то в витрине. Надпись над магазином гласила: «Антиквариат». Сэм из любопытства приблизился. Женщина, ощутив на себе его взгляд, мельком взглянула на него, затем машинально продолжила расставлять предметы. Как вдруг… Она остановилась, и очень внимательно посмотрела на Сэма. Испуг появился на её изумительно красивом лице. Затем он сменился, то ли злостью, то ли досадой, и она ушла прочь.

Магазин был ещё закрыт, поэтому попасть внутрь Сэм никак не мог. Однако, красотка так запала в сердце Сэма, что он решил найти любой повод, чтобы познакомиться с ней. Запомнив адрес магазинчика, Сэм поковылял обратно на трамвайное кольцо. Домой он вернулся, когда все ещё спали, поэтому он смог тихо пройти в свою комнату. Устало завалившись на кровать, он задумался, как бы ему овладеть вниманием красавицы. И тут ему пришла интересная мысль: «Шкатулка!»

Выбраться из дома так же тихо и незаметно, как рано утром, ему уже не удалось — в доме собирались завтракать. С первого этажа доносился смех Елизаветы Прокопьевны и гулкий басок Алекса, пахло свежезаваренным кофе и яичницей с беконом. Поэтому Сэм, придав себе вид только что проснувшегося, спустился вниз.

— Доброе утро, Тони! – улыбнулась Елизавета Прокопьевна. – Надеюсь, ты не забыл, где находится умывальник? Или мне придётся повторять тебе это всю оставшуюся жизнь? Умывайся, и мы ждём тебя на террасе. Сегодня чудесный день и мы решили позавтракать на свежем воздухе. Не забудь захватить плед — по утрам уже довольно свежо. Не хватало ещё, чтобы ты простыл.

Затем она повернулась к Алексу и продолжила:

— Вы слышали Алекс? В городе опять какая-то эпидемия простуды. Когда уже это кончится? Поговаривают, что этот вирус смертелен, но информация засекречена.

— Елена Прокопьевна, милая! Это Вам молочница, наверное, наплела? Слыхал я эту её байку. А ещё она любит добавлять, что молоко её коровы имеет целебные свойства от этого вируса, — воскликнул мужчина.

— Точно! А как Вы догадались? Вот ведь плутовка! А я ведь ей поверила, — они дружно рассмеялись над коварностью простодушной молочницы.

Сэм, слушая вполуха этот милый, никчёмный разговор, размышлял о том, как бы ему выбраться из дома со шкатулкой, не привлекая к себе внимания. Взяв плед на диване, он прошёл на террасу, и присоединился к завтраку.

Пока Алекс убирал со стола, Елизавета Прокопьевна участливо спросила:

— Как сегодня твоё самочувствие?? Что собираешься делать?

Сэм подошёл к краю террасы, облокотился на перила и закурил сигарету. Затянувшись с наслаждением, он посмотрел на старое вишнёвое дерево, нависавшее над террасой и ответил:

— Не знаю пока. Попробую что-нибудь вспомнить и напечатать. Может быть так память восстановится. Если конечно, Вы не будете меня отвлекать своей пустой болтовнёй и вопросами.

— Чудесно! – воскликнула женщина. — В таком случае я попрошу Алекса помочь мне съездить за продуктами. А вечером я испеку твой любимый пирог. Надеюсь, ты не забыл хотя бы какой сегодня день?

— Забыл, — безучастно ответил Сэм, продолжая думать о своём.

— Ах Тони, Тони! Это меня совсем не удивляет. Ты даже маленьким никогда не помнил этот день, – она ласково взглянула на сына и продолжила. – Значит вечером тебя ожидает приятный сюрприз.

Она ещё немного посмотрела на Сэма, но уже с какой-то лёгкой грустью, и зашла в дом. Сэм слышал, как она с Алексом о чём-то беседуют, но напрягать слух не стал. Поднявшись к себе, он оставил дверь слегка приоткрытой, чтобы не пропустить уход Елизаветы Прокопьевны и Алекса. После этого он устало повалился в кресло. Достав из ящика лист бумаги, он вставил его в прорезь над золотистой надписью: «Ундервудъ», и начал печатать:

«1968 год

Это не моя жизнь.»

За дверью послышались удаляющиеся шаги. Затем Елизавета Прокопьевна крикнула, уже с улицы:

— Тони, обед на столе, но надеюсь мы вернёмся раньше. Я тебя люблю!

Дверь захлопнулась. Сэм быстро вышел из комнаты, спустился вниз, и выглянул в окно, выходящее на улицу. Алекс приоткрыл дверь машины Елизавете Прокопьевне. Она улыбалась ему, и, галантно придерживая шляпку, села на заднее сидение автомобиля. Алекс обошёл машину, уселся за руль, и машина тронулась с места.

Как можно быстрее, прихрамывая, не обращая внимания на боль в ноге, Сэм поднялся к себе, отомкнул ящик стола и достал шкатулку. Затем, немного подумав, он осмотрел комнату, заглянул в шкаф, и нашёл там кусок какого-то сукна. Он быстро обернул шкатулку, вышел из дома, и пошёл в сторону трамвайной остановки. Трамвай пришлось ждать достаточно долго, и Сэм слегка нервничал. Стоя в набитом трамвае, он, при каждом его повороте, ощущал боль в незажившей ране. Доехав до конечной, он быстро зашагал в сторону антикварной лавки. Лавка была открыта, и Сэм зашёл внутрь.

В лавке было довольно темно, по углам углам её было навалено всякого барахла, стоял тяжёлый и мускулистый запах старых вещей. Огромные шкафы, кушетки и напольные часы заполняли большую часть пространства. За прилавком сидел мужчина, далеко перешагнувший средний возраст, но выглядевший достаточно хорошо и ухоженно. Он что-то просматривал в одной из книг, которых в лавке было превеликое множество. Однако посетителя он заметил сразу — старинные колокольчики на двери оповестили его о приходе гостя.

Мужчина поднялся, с прищуром посмотрел на гостя, и поклонился.

— Чего желаете, молодой человек? Продать или купить?

Сэм молчал – ведь он ожидал увидеть прекрасную незнакомку! О том, что он мог здесь встретить ещё кого-то, кроме неё, он не подумал. От волнения Сэм побледнел и ему сделалось дурно.

— Вам плохо? — спросил мужчина. – Может дать Вам воды?

И, не дожидаясь ответа гостя, он громко крикнул в сторону небольшой двери, ведущей вглубь магазина:

— Мария, принеси гостю стакан воды! Да побыстрее, — затем он быстро вышел из-за прилавка, вытащил из груды вещей какой-то старинный стул, и усадил на него Сэма.

И это было очень вовремя, потому как больная нога выла уже с удвоенной силой. Ноги подкашивались и не слушались своего хозяина, к голове волной прилилась кровь и, от волнения, Сэм потерял дар речи. И в этот момент в стене открылась дверь и оттуда вышла ОНА. Сэм замер. Вблизи она была ещё более прекрасной, чем тогда, когда он видел её утром через стекло витрины.

С грациозностью и изяществом кошки она обошла стойку, за которой ранее находился её хозяин, и подошла к Сэму. Посмотрев на него своими огромными изумрудными глазами, она даже виду не подала, что ранее уже видела его.

— Что случилось? – спросила она у мужчины, хозяина лавки, подавая стакан воды посетителю.

— Вот видишь, дорогая, товарищу стало плохо, — ответил тот.

— А я все время твержу тебе, любовь моя, что в лавке душно. Но ты ведь никогда не слушаешь меня, — с улыбкой обратилась она к мужу. Затем она обратилась к Сэму: – Вам плохо? Вы можете говорить?

Сэм все ещё не в состоянии был отвести взгляда от чувственной красавицы. Залпом выпив прохладную воду, вернул стакан и молча протянул ей шкатулку, лежавшую у него на коленях. Взяв её в руки, она развернула ткань и передала мужу. Тот взглянул на шкатулку и присвистнул – шкатулка явно его заинтересовала. Он положил её на прилавок, достал увеличительное стекло, и стал рассматривать, деталь за деталью.

— Прекрасный хьюмидор начала XIX века. Где Вы взяли эту удивительную вещицу? Какое изумительное состояние. Она Ваша? – – но, посмотрев на Сэма, сам себе и ответил. – Безусловно, она Ваша. Это чувствуется. Но неужели Вы готовы с ней расстаться? Сколько же Вы за неё хотите? Пожалуй, у меня будет для Вас одно очень-очень интересное предложение. Только Вам придётся немного подождать. Вы подождёте? Я скоро вернусь.

Он встал и торопливо направился к потайной двери. Затем, обернувшись, сказал жене:

— Мария развлеки гостя, покажи ему наши книги. Я постараюсь вернуться быстро.

Хозяин, напевая под нос какую-то незнакомую Сэму мелодию, удалился.

Сэм посмотрел на красавицу. Она была очень и очень молода, даже юна, и, безусловно, являлась самым ценным сокровищем во всей лавке. Да, надо отметить, что вкус у хозяина лавки был отменный – умел он ценить красоту, и вещей, и женщины.

— Зачем ты вернулся? – гневно полыхнула она глазами на Сэма. – Ты ведь клялся мне, что я никогда больше тебя не увижу! Ты вообще в своём уме? Как ты мог додуматься приволочь сюда Прибор? Если они узнают, что я тебе помогала, то они ведь убьют и меня, и дочь! Ты подумал о нашей дочери? Ведь Вам, гладиаторам, не впервой умирать, а что с ней будет, если она останется одна в этом мире? Ведь она же не обязана расплачиваться за твою идиотскую жизнь! А я не смогу её спасти, если они узнают, чья она дочь. Они убьют нас, убьют нас всех, Антон!

От неожиданности он попытался привстать, но разрыдавшаяся женщина упала лицом на колени к Сэму.

— Я не Антон. Я не знаю, как здесь оказался. Я случайно увидел Вас. Простите! Я сам не понимаю, что происходит!

Женщина резко вскочила. В глазах её был ужас.

— Как? – удивлённо и испуганно воскликнула она. Прибор оказался здесь, а Антон там? Спасите его, если он ещё жив! Умоляю!

Она бросилась к середине комнаты и достала из груды вещей какую-то стопку машинописных бумаг, перевязанную лентой. Быстро сунув их Сэму в руки, она шепнула:

— Это его записи, они помогут Вам! Забирайте их и уходите. Завтра вечером я буду ждать Вас в Северном парке, возле пруда, с шести до семи вечера. Постарайтесь не опоздать. А теперь немедленно уходите. Я задержу мужа.

Антон забрал шкатулку и тяжеленную стопку бумаг, вышел на улицу, и, торопливой поступью, направился к остановке трамвая. Все увиденное и услышанное не укладывалось у него в голове. Добравшись до дома, он обнаружил, что внутри никого нет. Однако, стоявшие у порога дома сумки с продуктами говорили о том, что его пропажа была замечена.

Быстро поднявшись к себе, он открыл ящик, положил туда шкатулку и рукописи, и замкнул его. Потом он спустился вниз и вышел в небольшой сад возле дома. Калитка скрипнула и во дворе показались трое. Впереди шла взволнованная Елизавета Прокопьевна, а следом за ней растерянный доктор и Алекс. Елизавета Прокопьевна причитала по поводу своей неосмотрительности и доверчивости. Алекс молчал, а доктор просил её не волноваться, говоря о том, что все образуется. Сэм вышел из-за дома и поздоровался. Все трое от неожиданности остановились.

— Что-то случилось? – обратился он к доктору.

— Случилось!? – воскликнула Елизавета Прокопьевна. — Мой сын случился на свет в этот день сорок лет назад и каждый день теперь, все эти сорок лет, я живу как на вулкане.

Женщина разрыдалась, и доктор прижал её к себе. С укоризной посмотрев на Сэма, он ответил на его вопрос:

— Ну что ж Вы, друг милый, так матушку свою разволновали. Так ведь и до инфаркта не далеко. Где Вы были все это время?

— Тут в саду, — соврал Сэм. – Я прилёг, задумался и задремал. Видно сон был крепким, и я не услышал, когда вы пришли. Чего вы все так перепугались? Куда я мог деться с больной ногой.

Алекс внимательно взглянул на него, но ничего не сказал. Сэм сделал вид, что не заметил этого взгляда.

— Что же Вы в саду не поискали его? – спросил доктор Алекса.

— Да кто ж мог подумать? – уклончиво ответил тот.

Пока Алекс и Елизавета Прокопьевна разбирали сумки с продуктами и накрывали обед на стол, доктор сделал перевязку Сэму, и похвалил его за то, что все на нем заживает «как на собаке». Потом он спросил, не мучают ли его боли. На утвердительный ответ Сэма, доктор выписал ему рецепт, и сказал, что заказать эти порошки можно только в одной аптеке, адрес которой он указал внизу рецепта. После этого все сели обедать, и никто больше к произошедшему сегодня случаю не возвращался.

После обеда, сославшись на усталость, Сэм поднялся к себе. Он запер дверь и даже прикрыл замочную скважину шторкой, чтобы никто не мог наблюдать за ним. Он открыл ящик стола, аккуратно достал шкатулку, и внимательно осмотрел её ещё раз, стараясь не пропустить ни одной детали. Шкатулка была массивной, верх её был из бурого камня, с рисунком из светлых прожилок, напоминавшим срез дерева. По бокам она была украшена и обрамлена серебряными металлическими бляшками и завитками. В том же стиле были сделаны ручка и замок.

Когда он поднял крышку шкатулки, её верхняя часть автоматически сложилась вдвое, превратив хьюмидор в маленький, изящный клавесин, с сигарами вместо клавиш.

Осмотрев шкатулку со всех сторон, он не нашёл у неё никаких намёков на тайные замочки или потайные отсеки. Аккуратно завернув шкатулку в сукно, Сэм положил её обратно, в ящик. Взяв рукопись, он закрыл ящик на ключ. Устроившись поудобнее в кресле, он собрался прочитать то, что дала ему Мария. Надо сказать, что стопка листов была внушительной. Это был дневник.

Лучше было б не ходить
На такую встречу,
Лишний раз не холодить
Душу праздной речью.
Лишний раз не привлекать
На себя терзанье —
Если б все, конечно, знать,
Представлять заранее.
Ну, а я и знал как раз,
Что там совершится.
Чем начнется весь рассказ,
Чем он завершится.
Знал, чтоб будет так и так
И никак иначе,
Да не вытерпел, дурак,
Сомневаться начал.
Мораль:
В озерке вода синя́,
А в реке синее.
Вера в истину сильна,
А в добро сильнее.
Василий Казанцев.

Сэм взяв в руки стопку машинописных листов, с интересом принялся читать:

Практически убежден, что вести дневник, глупая никчемная затея. Однако, я хочу разобраться во всем, что происходило со мной с самого начала. Чтобы убедиться в том, что происходившее, было это наяву, а не плод моего воображения. И так, обо всем по порядку.

Из своей последней экспедиции, где я переболел неизвестной лихорадкой, я вернулся в пустой дом. Жена от меня ушла без объяснений, может оно и к лучшему. Моё состояние не позволяло в тот момент перенести ещё один такой жёсткий стресс. Следовало еще предоставить отчёт в археологическое общество обо всех найденных нашей группой захоронениях в развалинах древнего города, на юго-востоке Ферганской долины, и главное, о залежах агальматолита и родонита обнаруженных при разведочных работах. Тяжело сейчас еще вспоминать, что выжили тогда только двое. Первыми погибшими от зверской лихорадки, были единственная женщина-врач и её сын, еще почти мальчишка, который впервые попал в такую экспедицию. Паренек, был романтиком, он мечтал найти таинственный город Эрши.

Мальчишка, однажды вечером, когда все отдыхали у костра, примчался с криками что нашёл город, и все последовали за ним осмотреть его находку. Я и ещё один геолог остались сидеть у костра. Каково же было моё удивление, что обратно народ возвращался кто с чем. Оказалось, что неподалёку от нашей стоянки был огромный курган, окружённый деревьями. И мальчишка нашёл в нем пещеру! Когда он привёл всех туда, в эту глубокую каменную постройку, то они там обнаружили скрытые горожанами от разграбления врагами сокровища. Там были мечи, старинные монеты, боевые маски, женские украшения, полуистлевшие ковры и свитки. Люди буквально ополоумели от такого богатства. Забыв о рассудительности, они забрали из пещеры все, что смогли унести, и перетаскали его к месту нашей стоянки. Остальное решили забрать уже утром, поскольку изрядно стемнело, и было опасно спускаться в полуразрушенную пещеру.

Однако, утром разразилась дикая буря, а мать и сын слегли с сильной лихорадкой. К вечеру они уже скончались. Мы остались без медика, ведь женщина была единственной, кто мог лечить. В пещере побывали все (кроме нас двоих), и в течение двух недель весь отряд выкосило этой жуткой лихорадкой. Каждое утро кто-то да просыпался от кошмарной тряски и жара, а к вечеру его уже приходилось хоронить. Из всего отряда в живых остались только мы, кто тогда не пошёл в пещеру, я и геолог. Лихорадка нас тоже зацепила — протрясла несколько дней, но мы все же выжили.

Как только мы сумели чуточку набраться сил, то решили закопать у того же холма всё найденное. В тот момент, я готов был поверить в проклятье, наложенное на пещеру, и прикасаться к сокровищам не хотелось. Уж больно дорогой ценой обошлись они для нашей экспедиции. Собрав все свои вещи, мы уж было хотели уходить. Однако, на стоянке я заметил некий предмет, блеснувший в песке. Подойдя, я увидел прекрасную шкатулку, которая никак не могла принадлежать кургану, хранившему сокровища. Шкатулка явно была не такой древней, как все остальные предметы из кургана. Приоткрыв её, я увидел, что она заполнена прекрасными сигарами. Они были свежие, а это означало, что шкатулка принадлежала кому-то из погибших участников экспедиции. Я ее забрал с собой, решив, что по приезду выясню, кто был её хозяином, и верну родственникам с соболезнованиями.

Но дальше все пошло не так, как я планировал. По приезде домой, друг-геолог попрощался со мной, сказав, что здесь наши пути расходятся, и в археологическое общество я отправился уже один. Каково же было моё удивление, когда в обществе я стал перечислять всех погибших от проклятой лихорадки, и оказалось, что я назвал весь состав экспедиции, кроме себя. Никакого геолога, который уцелел вместе со мной, в документах не было! В ответ на все мои заверения и его подробное описание, на меня смотрели, как на человека, выжившего после стресса и тяжёлого, болезненного бреда. В рабочих записях начальника экспедиции этот человек тоже не упоминался. Однако он был! Я это точно помню. Его видели все участники экспедиции, которые с ним общались.

На этом странности не закончились. Когда я, чтобы принести соболезнования, обходил родственников погибших членов экспедиции, я всем показывал эту шкатулку. И выяснилось, что никто из погибших не курил сигар, и такую шкатулку ранее никто из родственников не видел. Если б она принадлежала таинственному геологу, то он бы об этом сказал. Но он не претендовал на это право, более того, он ещё и сам активно поддержал идею показать шкатулку родственникам погибших. После долгих раздумий я решил оставить шкатулку у себя.

Однажды вечером, сидя в кресле за письменным столом, я открыл шкатулку. Сигары в ней лежали ровными рядами, напоминая клавиатуру небольшого клавесина, и я в шутку решил помузицировать, перебирая сигарами. И запел:

Если женщина изменит,
Я грустить недолго буду.
Закурю я сигарету
И о ней я позабуду.
Сигарета, сигарета,
Никогда не изменяешь.
Я люблю тебя за это,
Ты сама об этом знаешь.

Тут мне опять вспомнилось о том, что произошло со мной по приезду, я подумал сколько ненужных глупостей успел совершить, за свою молодость. Невольно задумавшись о прошлом, я взял одну сигару и подошел к окну. Всматриваясь в холодный зимний вечер, я машинально размял её разжёг, и неторопливо насладился ароматом. Густой, тягучий, с оттенком дорогой кожи, дым обволакивал мне сознание. Все вокруг меня начало медленно растворяться…

Сначала очертания комнаты расплылись как в тумане, а затем меня вихрем поволокло сквозь густую пелену. Неожиданная боль пронзила тело — как будто разряд тока прошёл сквозь сердце и под рёбрами. В глазах резко потемнело и собственное тело перестало ощущаться мной. «Видимо, я умер» — пронеслось в сознании. «…Меня похоронили, не потрудившись соорудить гроб, потому что огромный груз давит на каждую клетку. И в горле першит, будто рот забит землёй».

Откашлявшись, я попытался приподняться и, на моё удивление, обнаружил, что сижу на небольшом выступе скалы. Вокруг меня было фиолетово-бирюзовое море, которое переливается перламутровыми волнами под прозрачным, серо-голубым небом. Передо мной лежала злосчастная шкатулка. «Вот так покурил» — подумал я.

Неподалёку от меня из моря торчал другой выступ, на котором сидела огромная кошка. Будь она в четыре раза меньше, тогда ещё можно было бы говорить о её сходстве с обычными домашними любимцами. Взгляд кошки пристально, с призывом охотника, следил за мной. Но какой это был взгляд! Она смотрела на меня как на жертву, уверенно просчитывая свой прыжок и улавливая каждое моё движение. Мой клочок скалы был очень мал, вдвоём мы на нем явно не поместимся, а значит, когда она допрыгнет, то неминуемо сбросит меня в фиолетово-бирюзовую пучину.

Я внимательно посмотрел на волны. И тут до моего сознания дошло, что это была не вода. Мы с ней стоим не на островках, а над пропастью, на вершинах скал. Эта фиолетово-бирюзовая рябь, которую я принял за волны – всего лишь скопления удивительных облаков. Вот тут я всем телом почувствовал страх! Он наполнял моё сердце целиком! Мне даже показалось, что он вот-вот разорвёт ребра на моей груди. А ещё мой страх издавал дикий, пульсирующий звук. Думаю, что кошка тоже чувствовала и слышала этот звук страха. Но я подумал нанести удар первым. Все моё тело напряглось в едином порыве, и я… Я хлестнул своим хвостом и зарычал! Оглушительный рык разнёсся по незнакомому пространству. Шкатулка находилась под передними лапами и прыгать первым означало потерять её. Так вот чего ты ждёшь от меня, лукавая шельма!

Кошка тем временем, не отводя от меня взгляда, сама готовилась к прыжку. Она сгруппировалась, напружинилась и сиганула Все её тело распрямилось в прыжке, и поплыло, как в замедленном фильме, над фиолетово-бирюзовым пространством облаков. Но я успел сгруппироваться для отражения её атаки. Развернувшись правым боком, я зарычал, и припечатал летящую в меня чёрную шельму своей огромной лапой. При этом, я чуть было не потерял равновесие и боясь потерять шкатулку. Неудачница взвыла протяжным криком и попыталась зацепить меня своим перламутровым когтем, но моя крепкая и гладкая шкура не подалась под её ударом. Чёрная кошка не удержавшись упала со скалы. Фиолетово-бирюзовая волна облаков мгновенно охватила её сияющим пламенем — коварная прорва наслаждалась этой жертвой! Но продолжалось это буквально мгновение – огненный шар исчез так же быстро, как и возник, и облака сменили свой фиолетово-бирюзовый окрас на невинно-белый. Теперь вокруг меня были самые обычные облака, лежащие плотным кольцом под небольшими скальными выступами.

О том, сколько времени я провёл в оцепенении на той скале, думая о происходящем, сложно судить. Не каждый день превращаешься в подобие льва, дерущегося хоть и с огромными, но всё-таки кошками. Выйдя из шокового состояния схватки, я попытался открыть шкатулку, чтобы разобраться, почему именно она потребовалась кошке? Провозившись некоторое время с крышкой, я все-же умудрился оттолкнуть крышку так, чтоб она снова приняла свою обычную форму клавесина. Затем аккуратно лапой я выдернул одну сигару…

Путь обратно был настолько же кошмарен, как и путь туда. Очнулся я лежа у окна. Рядом не было никого, кто мог бы увидеть произошедшее со стороны. И сам бы я решил, что все увиденное мной — это последствие стресса. Если бы не разодранная на правом плече куртка и кровь, сочащаяся из глубокой царапины, которая была явно оставлена крупным животным.

Первой моей мыслью было разбить эту ужасную шкатулку, чем бы она не являлась. И я хотел было уже исполнить задуманное… Но тут в комнату вошла матушка. Испугавшись моего вида, она крикнула доктора, который осмотрел меня и перевязал. В течении перевязки он все время очень удивлялся, какое животное могло оставить такую глубокую рану на моем плече. После перевязки, мы пошли пить чай. Незаметно, за этими простыми делами, я забыл обещание данное себе – уничтожить проклятую шкатулку.

Когда мы уже уселись за стол, матушка вдруг вспомнила, что забыла отдать мне письмо, пришедшее с утра. Получателем на конверте, был указан я, но обратный адрес мне ничего не говорил:

Maria Doe
Nombre de Dios,
calle Cuauhtémoc 8,
Panama, Colón

С интересом распечатав его, я узнал, что отправительница письма Мария была дочерью одного из исследователей, участвовавших в той экспедиции. Она писала, что знакомые сообщили ей о смерти её отца и про найденную мною шкатулку. Оказалось, что она принадлежала её отцу и была их семейной реликвией. Поэтому, она очень просит о встрече, сразу по её приезду из Мексики, где она постарается быстро уладить все свои дела. А до той поры, она очень просит сберечь шкатулку в целости и сохранности.

Ничего особенного в этом письме не было, за исключением, пожалуй, двух вещей. Во-первых, у меня возник вопрос: какие обстоятельства могли занести её в такую далёкую даль? И второе, это совпадение с событиями, которые произошли со мной сегодня утром. Ведь получи я это письмо на пару часов ранее, то не стал бы я выкуривать ту злополучную сигару. С этими мыслями я поднялся к себе в комнату, открыл ящик и ещё раз решил осмотреть коробку. Шкатулка не выглядела зловеще. Тяжелый шарлаховый камень, изящно украшенный элементами из стерлингового серебра, выглядел скорее, как дорогой аксессуар, чем ящик для сигар. Взяв его в руки я осторожно приоткрыл крышку. К моему удивлению, все ячейки были заполнены новыми сигарами. Будто часом ранее ничего со мной не произошло. С испугом я взглянул на свое правое плечо – где порванная кожаная куртка и перебинтованная рука, говорили о том, что я схожу с ума…

  А когда невмоготу:
Карта бита,
Грязь,
Дорога,
Сквозь мирскую маету,
Тянемся душой до Бога.
Искренни тогда мольбы!
Скоро. Скоро покаянье!
Внятно излагаем мы,
Все насущные желанья!
Бог простит, и Бог поймёт,
Не оставит
В шаг от рая!
Господи, спаси меня!
Я нуждаюсь.
Сможешь…
Знаю…

                          Олег Томило.

    Поверить самому себе, поверить что тронулся? Но ведь это не так. Кому-то рассказать? Лучше уж дождаться встречи с загадочной Марией, узнать кем был этот призрачный хозяин шкатулки. Это было бы правильно, но я не дождался. Снова рискнул открыть шкатулку и выкурил сигару…

    Снова удар, снова нехватка воздуха и полное ощущение полёта в невесомости…, лишь свист в ушах и полное опустошение. Удивительная лёгкость, заполняющая каждую клеточку самостью сознания. Ощущение такое, будто каждая моя мысль вибрирует своей нотой, кварты и квинты сливаются, создавая удивительную гармонию звука, переходящего в форму человеческого тела. Удивительное чувство. Я никогда не представлял себе, что можно с такой легкостью и силой, одномоментно, управлять своим телом.

    Приподнявшись, я воспарил и меня понесло в сторону, завалив набок. Ох, и ощущение, замечу! Сила мысли сносит и управлять ей не так просто, как мышцами тела. Необходимо было наловчиться концентрироваться и собираться единым потоком. Я попытался представить, как я выгляжу со стороны. В этот момент я почувствовал, осознал, что меня закручивает вихрем. Поток мыслей уносил сознание, стоило попытаться уцепиться, остановить взор, на одной из них и сила управления терялась. Управлять своей новой сущностью было возможно только усилием воли и полным, одновременным контролем, всего ансамбля. Прям как дирижёр…

    Надо было еще удерживать шкатулку, что требовало дополнительной сноровки. Скрутившись потоком, я подхватил её со всех сторон, и в этот момент меня обдало и захлестнуло горячей волной жара. Огонь пытался пожрать меня. Вот это было действительно неожиданно – бой с разумным огнем, это не с какой-то черной кошкой. Скрутившись вихрем я взлетел, следом за мной всё небо озарило бескрайнее пламя, взвившееся следом. Огонь пытался подобраться к шкатулке. Пытаясь отступать, я понял, что увлекаю его своими потоками. Огонь, словно смеясь, поблескивая заревом своих языков, облизывал мою бесплотную сущность. Удивительно, но я, даже будучи бесплотным, ощущал этот жар. Он подступал и уничтожал каждую мою клетку, к которой прикасался. Отступать, значило позволить ему сожрать меня. Эта мысль, словно визг пронзила тело и я взвился вихрем навстречу противнику. Мой ход был настолько неожиданным, что зарево было застигнуто врасплох и ослабило хватку. Удар оказался точным, но его было недостаточно, чтоб уничтожить разбушевавшееся пламя. Медленно, мысль за мыслью, я подтягивал свое сознание, собирая его в единую волю и закручиваясь спиралью, мое тело образовывало ветряную воронку, в которую медленно, шаг за шагом, попадали разорванные крохи огня. Оказавшись в образовавшейся воронке, они затухали и не могли собраться воедино. И так продолжалось до тех пор, пока от всего мощного потока пламени не осталось лишь пары искр, которые поглотил не я, а возникший, как и в прошлый раз фиолетово-бирюзовый туман.

    Всё утихло. Туман исчез. Легким движением я раскрыл шкатулку, закурил сигару, и поток вновь выбросил меня в собственной комнате. Впечатление было неизгладимым. Одно я понял точно, отдавать шкатулку я пока не готов…

Сэм, дочитав до этого места, задумался. Почему Антон Андреевич прятал записи было понятно, близкие наверняка приняли бы всё за бред. Но, не он, ни Сэм, который сам находился в чужом теле, причем теле человека, написавшего этот дневник. А ведь все свои скитания он раньше считал трагедией пропащей жизни. Хотя знал, что не единственный скиталец Дыры, что она умеет ломать сознание, и играть психикой. Но чтоб вот так, самому вступить в бой с этой тварью, проходя каждый раз через боль, ужас и отчаяние, всего лишь за шанс остаться живым? Готов ли он на это, да и во имя чего вообще?

Он спрятал дневник в ящик стола и замкнув его, вышел из комнаты. Спустившись вниз, и пройдя на террасу, достал обычные сигареты. Закурил и задумался, — «Чертова жизнь, она имеет вообще какую-либо цель и цену? Кто вообще её знает? И знает ли хоть кто-нибудь?»

В доме мило беседовали Елизавета Прокопьевна, Алекс и доктор. Сэм не прислушивался, он задумался о том, какую роль во всей истории играет Алекс. И тут, его охватил страх. От понимания того, что все эти люди, кроме Алекса, принимают его за живого и близкого человека. В их понимании, он сын или друг. А по сути своей, кто он, кто Сэм? Призрак скитающийся по мирам и страдающий каждый раз в новом обличье? Шут развлекающий неестественную силу, которая гоняет его как подопытную мышь по мирам, которые создает для него? А может быть на нем некая сила оттачивает основы мироздания или это и есть та самая загробная жизнь. В которой ему придется скитаться безвременно пропащим? Заняв место Антона, он получил награду или наказание? Кто ответит на эти вопросы?

Вечером, за праздничным ужином, пока Елизавета Прокопьевна произносила для Антона Андреевича поздравительную речь, Сэму вспомнился последний разговор с Рамоной. Тогда, он не придал ему значения, однако теперь, он попытался вспомнить каждое сказанное ей слово. Она пошутила о том, что курение убивает, а ведь, она говорила не о том, чем пугают добрые доктора, Рамона знала, что говорит! Сэм замер, заморозив свой взгляд на Алексе, тот заметив на себе взгляд, услужливо кивнул. С нетерпением дождавшись окончания ужина, Сэм поспешил к себе, ему хотелось поскорее узнать, что происходило дальше. Запершись он читал всю ночь, и то, что на страницах дневника происходило с «милым Тони», ни в коей мере нельзя было сравнить с приключениями самого Сэма, какой же он смешной на фоне этого гладиатора Дыры. Как же нелепо, он оказался не в том месте и не в то время. Зачем, прекрасной Рамоне понадобилось отправить его в чужую жизнь? Что это шанс или расплата?

Из дневника Антона, он узнал, еще о многих путешествиях по мирам, в каждом из которых ему удавалось выходить победителем. А так же, о том, что встреча с Марией все-таки произошла. Однако, именно этих страниц в пачке не оказалось. То ли, сам автор дневника удалил их, то ли они пропали позже, но единого описания о том, что происходило при встрече и почему шкатулка осталась и далее у него, Сэм понять не сумел. Было ясно лишь то, что последние его путешествия были гораздо опаснее и длиннее его первых боев. А сами записи, скорее были похожи на таблицы ведения побед и описаний возможностей противников. И ясно было лишь одно, Антон уже не просто бьется, он ищет что-то. Что? Это и хотел узнать Сэм у Марии при встрече.

Ночью он долго не мог заснуть, пытаясь понять свое место в этой истории, и неудивительно, что ему снились кошмары. Он видел Дыру, которая манила его своим кружением, нашептывая, что, если он вернется, она расскажет ему всю правду, обещала вернуть его в прошлое, где он был совсем мальчишкой. Показывала ему океан, солнечный берег и черноволосую смеющуюся девчонку, она смеялась и кружилась в потоке ветра, не замечая Сэма. Сэм пытался вглядеться в ее лицо, сквозь разлетающиеся во все стороны длинные волосы и ему на секунду показалось, что это была Мария.

Затем он увидел тьму, давящую на него со всех сторон. Пытаясь понять куда, он попал, он осмотрелся. Под его ногами шуршала какая-то галька, хотя кто его знает, что это было на самом деле, в темноте разглядеть было невозможно. Сэм помнил, что после перемещения, необходимо быстро осматриваться и быть осторожным. Несмотря на боль и неустойчивое состояние, он присмотрелся, привыкая к темноте вокруг себя. Очередной чужой мир, мягкая, тягучая атмосфера, обволакивала его сознание.

Сквозь окружавшую тьму, просматривалась легкая фиолетовая пелена, где-то вдали блеснула полоска света и он пошел в его направлении. Идти пришлось недолго. В темноте вырисовывался силуэт человека. Практически подойдя к нему Сэм рассмотрел его.  Спиной к нему стоял воин в металлических доспехах по пояс и короткой тунике. Под ногами у него лежала та самая шкатулка.

«Гладиатор на арене», — пробежал холодной струйкой по спине страх, — «Откуда здесь гладиатор? Или как я мог попасть на арену? Какая же подлая тварь эта Дыра!». Гладиатор обернулся и сделал шаг навстречу Сэму. Бежать было некуда, оружия не было, и Сэм непроизвольно взмахнул рукой пытаясь защититься. Следом  послышался звон разбивающегося стекла, куча осколков полетели во все стороны. Огромный осколок ударивший сначала по Сэму отрикошетил и словно кинжал вонзился в оголенное бедро гладиатора. Тот не ожидая такого удара подвернул раненную ногу, отфутболив шкатулку в сторону Сэма. Сиреневые струйки тумана начали заполнять  всё пространство.

Сэм очнулся от неимоверной боли в бедре, лежащим на полу. Рядом, в лужице недопитого чая, лежали осколки разбитой фарфоровой чашки.  В дверях стояла перепуганная Елизавета Прокопьевна.

— Тони, Тони! Это всего лишь кошмарный сон, – она подошла и обняла его ласково за голову как ребенка.

— Ты сможешь сам подняться? Я позвоню сейчас Алексу и Илье Львовичу. Все будет хорошо, мой мальчик. Все будет хорошо.

Сэм приподнялся с полу держась за край кровати и затем обессиленно повалился на нее, ощущая неукротимую дрожь в теле. Холодный липкий пот предательски выдавал страх, который он чувствовал каждой клеткой еще пару мгновений назад. Этот сон казался ему явью, а ведь он только что, был чуть не убит сыном этой женщины. Елизавета Прокопьевна аккуратно собрала осколки чашки, и унесла их. Затем вернулась со стаканом воды, который дала Сэму, а сама быстро убрала следы ночного разгрома. За окном был рассвет и сон уже не шел. Елизавета Прокопьевна,  была взволнованна, и тоже не хотела спать. Они решили спуститься в столовую и выпить чаю.

Чай пили молча и каждый думал о своем. Сэм впервые увидел Елизавету Прокопьевну такой, какой она была на самом деле. Перед ним сидела женщина со скорбным лицом и опустошенными глазами. Женщина, которая тоже находилась в каком-то своем мире, в который давно никому нет входа. Не потому, что она не гостеприимна, скорее дело в том, что там не столь уютно, чтоб приглашать в него других. Лишь только скорбь о чем-то утраченном неконтролируемо вырывалась наружу и оседала как тонкий слой лет, на прекрасном когда-то лице хозяйки.

«Дыра, она повсюду», — подумал Сэм. «Мы даже не замечаем, как она проникает в души, выплетая там как паук сети и создавая свои миры. Немногие готовы вызвать ее на поединок, но сколькие блуждают по ее мирам. Слепые наши души…»

***

       Мария с нежностью поправила кудряшки на тоненьком девичьем личике. Девочка спала, сладко посапывая и свесив ручку с кроватки. Выключив свет,  тихонько вышла из детской, оставив дверь слегка приоткрытой. Муж сидел в кабинете над подсчетами бухгалтерии. Она заглянула к нему  пожелать спокойной ночи.

 

— Ну что, уснул котик? – спросил ее, Мария  кивнула мужу.

— Она сегодня меня посмешила от души. Знаешь, что она спросила? Женюсь ли я на ней, когда она вырастит. Обещала даже подарить мне свой медальон в знак любви.  Ты не боишься такой конкуренции?

— Нисколечко.

Он со смехом подтянул жену к себе за талию и поцеловал ее. Затем хитро посмотрел и серьезно спросил:

— Ты точно ничего не говорила этому человеку? Он убежал как черт от ладана. Подумай, ну не могло же это быть просто так. Точно не могло.

Мария посмотрела на мужа, —  Я уже устала повторять, ну откуда мне знать? Я даже не успела ничего спросить. Он задумался, потом извинился, схватил шкатулку и бегом выскочил из магазина, уже в дверях выронив — «В другой раз!»,  не буду же я догонять этого ненормального. Вот, сдался он тебе!

— Да уж, точно сдался, — проговорил Михаил Львович, стирая капельку чернил на рабочем манжете. Шкатулочка то была не простая. Не надо было мне его оставлять. Эх, не надо было! Где его искать то теперь? Понятно, что скорее всего он местный, но не ходить же по улицам? А может быть дать объявление в газету? Мол, куплю такую антикварную шкатулку.

Он задумался и замолчал. Мария молча смотрела на него и он продолжил.

    — Нет, не вариант, уведут ведь, как пить дать найдут ее раньше. Этак все желающие такое объявление дадут. А что если он отнесет ее в другой магазин? Эх, ну и туп я! Надо ж было так опростоволосится, так глупо все получилось.

        Миша продолжал рассуждать, а Мария молча стояла и смотрела, как он нервно пытается стереть чернильное пятно, капнувшее по неряшливости на край его рабочей манжеты, ей хотелось поскорее уйти, но он может пойти следом, а тогда ей не удастся проверить все ли на месте в тайнике. Другого случая не будет, потому как завтра они уедут с самого утра и ключ необходимо взять с собой, чтоб вечером передать тому странному мужчине. Но в этот момент захныкала малышка и Мария поспешила к ней оставив мужа за рассуждениями.

    Михаил Львович не заметил этого ухода, продолжая рассуждать вслух:

— Знал бы он цену, никогда не принес бы, а коли принес, так ведь сам не знал? Или испугался? Эх, дурень я дурень, мне б его удержать…

Но дальше Мария не слышала, она тихонько заглянула к Катеньке, подняла упавшее одеяло и укрыла малышку. Затем также тихонько вышла и прошла в спальню, прикрыв за собой дверь. Прислушалась. Михаил Львович продолжал убеждать себя в чем-то. Тихонько отодвинув изголовье кровати, она нащупала ключ, затем отодвинула картину, висящую на стене и открыла сейф. Немного порывшись среди лежащих там вещей, что-то достала. Затем закрыла сейф и положила ключ на место. «Только бы завтра он пришел.» — подумала она перед сном.

Заснуть Сэму уже не удалось, он в который  раз просматривал записи Антона Андреевича, думая о том, как ему поступить. Этот мир был слишком пресным для него, и пусть он не был таким героем, как тот, чье место он занял, но  такая жизнь его не прельщала. Он думал о той, которая была всем и никем для него, той, что скрашивала его слепые страдания редкими встречами, одинаково благосклонно принимая его в любом обличье. Только она видела его истинный облик под сотнями тасуемых Дырой образов. «Кто ты Рамона?», — мысленно спросил Сэм. И сам себе ответил, — «Позови меня, и я лягу у твоих ног верным псом, а ради этой награды, я готов исполнять любую твою волю».

Тяжело вздохнув, он взглянул на шкатулку, вспомнил про путешествия Антона Андреевича, предстоящую встречу с Марией и непредсказуемые повороты судьбы.